Мне посчастливилось стать участницей зимнего похода МЭИ 1934 года, хотя ни горными лыжами, ни альпинизмом я тогда еще не занималась. Как же мне это удалось? Еще в возрасте 13 лет мне довелось пройти всю Военно-Сухумскую дорогу от Теберды до Сухуми. С тех пор я «заболела горами» и долгие годы ждала случая, чтобы снова попасть в горы. И такой случай, наконец, представился. Я училась тогда на втором курсе физико-энергетического факультета (сейчас, он, кажется, называется электрофизическим). В одной группе с Жорой Прокудаевым. Он был скромным юношей, держался особняком, не относился к компании, с которой я тогда дружила, и мы почти не общались. Однажды случайно разговорились, и выяснилось, что Жора Прокудаев недавно окончил школу инструкторов альпинизма, возглавляемую одним из первых советских учителей альпинизма В.Л. Семеновским и тоже ждет случая, чтобы продолжить занятия альпинизмом. Мы стали вместе ходить на заседания секции альпинизма при ОПТЭ (общество пролетарского туризма и экскурсий), где у Жоры были знакомые. Когда стало известно об организации зимнего похода в Домбайскую поляну, Жора договорился с Малеиновым, что будет его помощником по альпинистской части похода, а я уговорила Жору, чтобы он помог мне стать участником похода. В походе приняли участие студенты разных факультетов, уже занимавшиеся к тому времени горными лыжами и просто хорошие лыжники. Прокудаева Леша Малеинов действительно пригласил, как человека, имевшего опыт хождения в горах, а Прокудаев попросил Малеинова взять в поход меня. При этом сказал, что на лыжах я ходить могу, но в горах не была, ничего не умею, но очень хочу научиться. И Малеинов согласился: пусть хоть одна девушка будет, но пусть поможет в организации. И мы с Прокудаевым активно включились в подготовку похода. Ездили на склады, получали там штурмовки, лыжные костюмы, ботинки, крепления. Как сейчас помню эти костюмы бледно-зеленого цвета из какого-то плотного, но очень быстро промокающего материала. Они совершенно не походили на красивые и удобные костюмы современных горнолыжников. Достали и штурмовки. В отряде было человек 12, но ни одной фамилии, кроме Васи Захарченко, который был хорошим горнолыжником, я сейчас вспомнить не могу. Впоследствии В. Захарченко был какое-то время председателем горнолыжной федерации СССР. Помню только, что кроме Захарченко, были и другие приличные горнолыжники, у которых и лыжи, и крепления были собственные. Помню, что у большинства это собственное, хорошее, но не приспособленное для горных условий снаряжение, постепенно выходило из строя. Не могу описать наш небольшой круговой поход, я его слишком плохо сейчас помню. Кажется, жили мы в какой-то избушке, в которой не было даже печки. Зато я прекрасно запомнила свои спуски с гор. О том, чтобы ехать прямо вниз, не могло быть и речи. Обычно я двигалась большими зигзагами: спускаясь с очень небольшим уклоном до тех пор, пока могла стоять на ногах. Несмотря на малый уклон и глубокий снег, скорость нарастает, и я плюхаюсь в снег, причем рюкзак накрывает меня и мешает подняться. Иногда даже голову было трудно вытащить из глубокого снега. Малеинов часто помогал мне, для чего у него был выработан особый прием. Он подъезжал ко мне, останавливался надо мной и поднимал мой рюкзак, не снимая его с моих плеч, держал его до тех пор, пока я не вставала на ноги, а затем отправлялся на помощь очередному «потерпевшему». К счастью, не было случая, чтобы из-за меня задерживалось движение отряда, всегда находился кто-то, у кого были какие-то повреждения в снаряжении. На отдыхе и на ночевках я старалась создавать какой-то уют, старалась изображать из себя заботливую хозяйку…. По возвращении Леша Малеинов сказал, что горнолыжника из меня может и не получиться, а вот альпинистом я непременно буду.

Летом 1934 года в Домбайской поляне заработал первый альпинистский лагерь. МЭИ. Не помню сейчас, на каких условиях был организован этот лагерь и кто осуществлял его финансирование. Знаю только, что инициатором был, несомненно, Жора Прокудаев, но в каких кругах он нашел поддержку своей идеи, сейчас не помню. Не помню также, каким образом был организован и наш зимний лыжный поход. Знаю только, что оборудование, полученное для зимнего похода, осталось в собственности института. Вот на это оборудование и рассчитывали организаторы лагеря, понимая, что стоимость лагеря будет минимальной. Думаю, что в организации лагеря большая роль принадлежала административному начальнику (от МЭИ) нашего зимнего похода Ивану Андреевичу Волченскову, который и стал начальником первого альпинистского лагеря МЭИ. Тогда на многих факультетах института существовали группы студентов, которые назывались у нас группами «парттысячников». Студентами в эти группы набирались без экзаменов молодые люди с различных предприятий и заводов, из гущи рабочего класса. Студенты этих групп были намного старше студентов основных групп института, в некоторых случаях даже лет на десять. Занимались они по особой программе, так как не всем из них удалось получить десятилетнее образование. Как правило, именно из таких групп формировались руководящие студенческие органы института: руководители комсомольских, партийных и профсоюзных организаций факультетов и института. Волченсков был одним из старейших студентов группы парттысячников, являлся членом парткома факультета и пользовался большим авторитетом среди партийных кругов и администрации института.

Было решено, что первый лагерь будет немногочисленным, палаточным и держаться будет на самообслуживании. Никаких «варягов» не приглашать, все делать самим.

Волченсков взял участниками в лагерь (видимо, для поддержки себя) еще троих, но уже значительно более молодых из группы парттысячников: Петра Цалагова, Володю Востокова и Наташу Тимофееву. Инструктором был назначен Жора Прокудаев. В составе участников были трое с нашего факультета: Анатолий Фельд, Игорь Корочанский и я. Врачом в лагере был отец Игоря, Вячеслав Александрович Корочанский, который для такого случая взял на лето отпуск и приехал из города Бежецка. В это время в Домбае не было почти никаких строений, и весь наш лагерь был исключительно палаточным. Жили все в палатках, пищу готовили на костре. Местечко для палаток выбрали чудесное: поблизости от реки, в рощице лиственных деревьев. Дисциплина в лагере была железная. Распорядок дня очень плотный: обязательная зарядка, регулярные медосмотры, скальные и ледовые занятия, выходы в горные маршруты и на ближайшие перевалы. А у Жоры Прокудаева была заветная мечта: совершить восхождение на ближайшую к нам вершину красавицу Белала-Кая. Несколько раз во время выходов на горные маршруты мы осматривали ее со всех сторон, в том числе и с перевала Суфуруджу. В то время как группа отдыхала где-нибудь в укромном месте, мы с Жорой лазали кругом в поисках простейшего пути на вершину. К нашему лагерю как-то незаметно прибился местный юноша, карачаевец Тауби. В конце концов, Волченсков зачислил его в число участников лагеря: он и ходил с нами, и кормился у нас, и на занятия ходил, и даже ночевал в наших палатках. Был он веселым, любопытным, а по скалам лазал как кошка. За Жорой он ходил буквально по пятам. Этот Тауби обязательно сопровождал нас с Жорой во время наших осмотров Белала-Кая. А Прокудаев постепенно подготавливал Волченскова к согласию на попытку восхождения на Белала-Каю перед окончанием лагеря. В конце концов, Жора своего добился, и перед снятием лагеря собралась «комиссия» для утверждения состава группы, которая будет участвовать в попытке восхождения. В комиссию входили: Волченсков, Жора и наш врач Вячеслав Александрович. Ни я, ни Жора не сомневались в том, что меня в команду восходителей «включат». И тут меня ждало ужасное разочарование. Меня не утвердили, и в команду были назначены две двойки: Прокудаев с Тауби и Толя Фельд с Петей Цалаговым. Я была ошеломлена. Оказалось, виноват во всем был врач. Дело в том, что во время наших многочисленных горных походов выяснилась одна особенность моего организма. При подъеме с тяжелым рюкзаком, я не могла идти быстро. Пульс подскакивал до значения 144-145 ударов в минуту, тогда как в состоянии покоя он был даже ниже нормального (не выше 60). Я к этому быстро приспособилась. Просила Жору назначать меня замыкающей и обычно подходила к месту отдыха группы на несколько минут позднее всех. Зато, придя на стоянку, сразу начинала активную деятельность. Вся группа, сняв рюкзаки, ложилась отдыхать, а я едва скинув рюкзак, сразу же начинала организовывать кормление: резала хлеб, доставала питье и обносила каждого отдыхающего. Как правило, пульс у меня быстро снижался и к моменту выхода со стоянки, я была свежей и отдохнувшей. Все к этому привыкли, и когда на стоянке кто-нибудь просил поесть или напиться, ему отвечали: «Подожди, сейчас Ирина подойдет». А подходила я всегда довольно быстро, т.к. шла размеренно, своим темпом, безо всяких остановок, а на маршрутах, на которых подъемы чередовались со спусками, я вообще не задерживалась, так как на спусках могла тягаться с любым скороходом. Была у меня и еще одна странная особенность, о которой я узнала только здесь, в лагере. Мой организм почему-то не переносил на высотах молочнокислых изделий. На одном из наших горных выходов (в район Ворошиловского коша) мы все в коше напились айрана, да еще поели и сметаны с лепешками. После этого меня одолела невероятная слабость и, в течение, по крайней мере, часа, я сидела на осыпи, задерживая всю группу, а потом с большим трудом дотащилась до конечной цели нашего маршрута.

Все это припомнил наш врач Вячеслав Александрович и Волченсков решил, что меня включать в группу восходителей не следует. Жора рассказал мне, как он отстаивал мою кандидатуру и уверял комиссию, что я никого не задержу, но Волченсков был непреклонен. Что делать? Я попросила Жору уговорить Волченскова разрешить мне пойти вместе с группой до ночевки и там ждать возвращения восходителей, приготовить им обед и возвратиться в лагерь вместе с ними. На это согласие было получено. Тауби сказал, что он знает прекрасную пещеру для ночевки, поэтому мы решили не брать с собой палаток и идти сравнительно налегке. Вышли на следующее утро по уже не раз пройденному нами подъему к подножию Белала-Каи. Пещера оказалась хорошей и теплой, но была несколько маловата для пяти человек. Я улеглась с края на самом неудобном месте, чтобы восходители могли, как следует выспаться. Ночью я практически не спала: отчасти от неудобства, отчасти от волнения, так как я обдумывала пришедший мне в голову план дальнейших действий. План заключался в том, что я пойду провожать восходителей, а потом постараюсь дойти с ними до вершины. Утром я встала первой, умылась, приготовила завтрак и только тогда разбудила всех в назначенное накануне время. Никто не возражал, чтобы я пошла вместе с ними. Подойдя к массиву Белала-Каи, мы начали обходить его, и подошли к тому месту, которое мы когда-то облюбовали с Жорой, как возможное для начала восхождения. Сели отдохнуть. Тауби попросил, чтобы мы показали ему, как мы думаем подниматься, и мы втроем полезли потихоньку до удобного места обзора. С собой мы не взяли ничего, кроме ледорубов. Незаметно для себя поднимались все выше и выше. Скалы не казались трудными. Вот вроде и дальнейший путь виден. Не просматривается только выход на него, скрытый за выступом большой скалы. Чтобы обогнуть выступ, нужно было организовать охранение. Покричали нашим, чтобы поднимались к нам и обязательно взяли веревки. В ожидании Фельда и Цалагова смотрим, как лучше организовать охранение. Скальный выступ опоясывает узкая полочка, на которой полностью ботинок не помещается. Длина полочки до перегиба выступа около 5 метров. На выступе есть возможность найти зацепки для рук и если двигаться лицом к скале пройти эту полочку без рюкзака можно. Однако если около перегиба скалы произойдет срыв, то «маятник» окажется очень большим, а лететь вниз – ох, как далеко! Беда в том, что отсюда нельзя было увидеть, что делается за выступом. Если полочка сразу за выступом кончается и есть хоть небольшая площадка, где можно организовать надежное охранение, то задача решается. А если полочка тянется еще на пять метров? Очень хочется посмотреть, что там за выступом. А ребята все не подходят, кричат, что идут, а голоса их еле слышны. И тут нервы Жоры не выдержали. Он сказал, что пройдет без охранения и посмотрит, что нас ждет впереди, а мы с Тауби должны ждать его сообщения и встретить ребят. Вот Жора пошел, благополучно одолел выступ. Теперь и его не видно и довольно долго не слышно. Потом он сообщил, что нашел площадку, что она близко и можно организовать надежное охранение. Голос его из-за выступа слышен был плохо. Я внимательно следила за Жорой, когда он шел по полочке, и поняла, что вполне могу пройти ее. Недолго думая, пошла, и, огибая выступ, увидела, что за мной идет Тауби. Скоро мы оказались снова втроем. Действительно, отсюда страховка значительно более надежна, но как получить от ребят веревку? Решили, что можно дойти до перегиба и там поймать конец веревки, которую бросят ребята. Наконец, они подошли и начались переговоры. Ребята сказали, что отдохнут и обсудят сложившуюся ситуацию. Через некоторое время они передали нам, что решили на вершину не идти, полочка им не очень понравилась. А что делать нам? Проводить длительную операцию по переправке веревки, или идти на вершину без веревки. Жора решил идти к вершине. Если дойдем без веревки – великолепно! Если же встретится место, требующее страховки, вернемся и завтра повторим попытку восхождения. Слава Богу, таких мест нам не встретилось, и мы сравнительно быстро достигли вершины, на которой нашли записку Мерцбахера (немецкий альпинист, первый побывавший на вершине). Спустились счастливые, совершив первое советское восхождение на Белала-Каю без веревки. Об этом мы договорились особенно не распространяться. Около нашей пещеры мы поели, и, после довольно долгого совещания, решили добраться до лагеря сегодня же. Видимо, мы слишком долго совещались. Ночь застала нас до того, как мы ступили на настоящую дорогу или тропу, по которой могли бы двигаться в темноте. Нам пришлось пережить холодную ночевку, ведь палаток, в расчете на ночевку в пещере, мы не взяли. Даже когда Жоре, Володе Науменко и мне пришлось коротать ночь при спуске с Западной Мижирги, сидя на скалах около снежно-ледового кулуара, тесно прижавшись друг к другу и укрывшись палаткой, было не так холодно, как в ту ночь. Спального мешка у меня не было. Я не взяла его, чтобы не задерживать продвижение группы на подъеме. Жора, чтобы хоть как-то согреть меня, сначала сам не залезал в мешок, чтобы накрыться обоим, но, в конце концов, я заставила его влезть внутрь. Я буквально окоченела, мечтала о скорейшем наступлении утра или хотя бы о возможности встать и немного походить, чтобы размяться. С первыми лучами солнца, видя мое жалкое состояние, мне разрешили бежать в лагерь одной. Дорога была много раз хожена. Конечно, согрелась я очень быстро, но мне не терпелось скорее попасть в лагерь и организовать восходителям достойную встречу. Я понимала, что мне предстоит серьезная дисциплинарная взбучка, поэтому, придя в лагерь, о своем участии в восхождении я умолчала. Победителей встретили цветами и роскошным обедом. К вечеру был зачитан приказ по лагерю. Обо мне было сказано так: «объявить благодарность за успешное восхождение и одновременно строгий выговор за серьезное нарушение дисциплины».